30 июня 2018 года не стало комиксиста и мультипликатора Павла Сухих, более известного под псевдонимом Хихус. Эта новость застала врасплох большое количество людей, чья юность и молодость пришлись на конец 1990-х и начало 2000-х. Для Центра рисованных историй и изображений РГБМ его уход тоже большая утрата. Ведь не будь этого человека и «КомМиссии», комиксы пришли бы в библиотеки России гораздо позже, а может быть, и вовсе оставались бы за рамками библиотек до сих пор.
Хихус родился 3 марта 1968 года в Москве, какое-то время жил за границей, участвовал в различных художественных акциях, редактировал журнал фантастики «Фантом» (вышло четыре номера). А с 2002 по 2013 годы был директором Московского международного фестиваля «КомМиссия», который вырос из скромной выставки комиксов в квартире у Хихуса.
Моё знакомство с Павлом случилось в 2008 году на фестивале. А в 2010 году я уже открывал на «КомМиссии» большую коллективную выставку, в которой участвовали А. Бильжо, Л. Тишков, Г. Литичевский и другие современные художники. В том же году при поддержке Хихуса нам удалось провести на «КомМиссии» круглый стол издателей, книготорговцев и библиотекарей, посвящённый комиксам. Библиотечное сообщество в дискуссии представляла директор РГБМ Ирина Михнова. И уже через несколько месяцев, в августе 2010 года, в структуре библиотеки появился Центр комиксов и визуальной культуры. А ещё через год Хихус выступал на большом экране в РГБМ перед библиотекарями России с приветственной речью на презентации нашего Центра комиксов.
В конце 2012 года Хихус попал в больницу, а в 2013 году он уехал из России. Эстафету фестиваля приняла на себя РГБМ.
Так сложилось, что несколько месяцев назад мы с Хихусом как-то особенно душевно разговорились, и я начал писать видеоинтервью. Правда, видео не записалось, но звук есть. Наткнулся на эту запись я совершенно случайно, спустя пару дней после смерти Хихуса… Прослушал. На самом деле это даже не интервью, а, скорее, исповедь, разговор по душам. Моих вопросов там почти нет, только его монолог. Приведу здесь несколько отрывков из нашего разговора.
Естественно, мы начали разговор с того, как ему живётся за рубежом и есть ли ещё мотивы, кроме проблем со здоровьем, почему он уехал из России.
— Москва — это какое-то чёртово колесо, такая карусель, которая несётся с бешенной скоростью. И когда ты сюда запрыгиваешь, тебя тошнит первые десять кругов, с непривычки от всего происходящего, а потом, на десятом круге, ты неожиданно обнаруживаешь, что бежишь вместе со всеми, на такой же скорости и уже не можешь представить, каково это быть вне этой карусели.
Недавно в Москве мы собрались с музыкантами, которые работали над мультиком, и в каком-то перерыве я говорю им: «Ребята, вот мы собрались почти тем же составом, как на Гоа, где чуть ли не каждый день общались и работали. Давайте на секунду вспомним ощущения, которые были там, и чем они отличаются от того, что здесь?» Все страшно напряглись. Особенно от мысли, что они никак не могут этого вспомнить.
— Воспринимаешь ли ты себя комиксистом?
— Пожалуй, да. Как ни странно. Хотя оснований для этого достаточно мало. В принципе, тут такая история: все мы знаем, что работа над комиксом — дело неблагодарное, это самый сложный инженерно рассчитываемый вид искусства, который кроме умения рассказывать историю требует продумывания ещё кучи всего, а результат на выходе выглядит минималистичным. В анимации я чувствую себя свободнее, и там несравненное количество просмотров… то есть если комикс просмотрело десять тысяч человек, то он уже чемпион, а если мультик просмотрело меньше ста тысяч, то считается, что он не удался. Кто бы что ни говорил — художники работают за лайки. Даже самые коммерческие художники держат во главе угла лайки: моё искусство посмотрели, и оно понравилось. Вот есть люди, которые поливают грязью Церетели, что он деньги лопатой гребёт, а искусство ему не важно. Да нет, я уверен, ему тоже лайки важны. Хотел бы денег — пошёл бы носки продавать, меньше проблем.
Мне часто говорят, что под видом кино мы делаем анимированные комиксы. Сейчас реже, конечно, но мы и сами с Комардиным понимаем, что очень по-комиксному мыслим, ключевыми сценами, а между ними довольно-таки мало движения или оно достаточно фейковое. Вот в мультике летят мои герои на флаере и ведут длительную беседу, и ничего кроме этого как будто не происходит. Но параллельно я показываю ещё город, красивые планы… и это смотрится, это интересно. При сравнительно меньших трудозатратах мне удаётся рассказать историю в мультике более вольготно что ли.
— Покинув Россию, продолжаешь ли ты ощущать себя русским художником? Стал ли отъезд из страны началом какой-то новой жизни?
— Да… и смешно было бы об этом говорить, но у меня «операционная система» построена на русском языке. Это как старый Windows, из которого просто нельзя было удалить русский и поставить английский, тогда все надписи в скрябриках окажутся. Такой русский художник в изгнании. Ну, правда! Ведь если бы нас не притесняли, то мы жили бы в России. Мы не настроены биться на баррикадах.
Переезд стал не новой жизнью, а периодом. Теперь все проекты я мыслю ограниченными во времени, что придаёт им значительно большую прелесть. Например, в Камбодже у нас был обалденный артхаус-проект, рассчитанный на три года. То есть мы купили визу на три года, арендовали на этот срок дом. Основная команда в этом проекте рисовала мультфильм, наши девочки жили и тусовались с нами, а также через наш дом за это время проехало, наверное, две тысячи гостей разнообразных.
Самой выгодной оказалась концепция брать страну в аренду, как гостиницу. Не покупать там никакого имущества, не вписываться в местные проблемы. Закончили проект, попрощались со страной и поехали дальше. Сейчас у нас новая идея, и мы — на Гоа.
Почему я поехал именно в Азию, а не в какую-то европейскую страну? Потому что туда ещё не добралась Система. В Европе Система всё обравняла, разлиновала и ходить можно только по струночке. В Азии в этом плане пока ещё вполне свободно, к тому же мы, белые переселенцы, для них, конечно, чужаки, но понятные чужаки, они нас в каком-то смысле любят и уже к нам привыкли. Говоришь им, что ты «фаранг», и им сразу всё ясно, они понимают, что ты не турист, сразу другое отношение.
— Есть ли какая-нибудь идея для комикса или мультфильма, которую ты считаешь делом своей жизни и которую обязательно надо успеть реализовать?
— Не знаю. У меня практически всё про себя. Считаю, что все художники пишут всю жизнь свой автопортрет, просто не все готовы в этом признаться. Я решил, что это будет такая моя фишка: жизнь некоего Хихуса.
— Сейчас, когда смотришь на русский комикс уже не изнутри, а со стороны — как бы ты охарактеризовал русское комикс-сообщество первых десяти лет нового века?
— Во-первых, конечно, мне кажется, что это были годы расцвета русского комикса. Дело в том, что я и «КомМиссия» позиционировали комикс именно как современное искусство, и это было для меня важно. Хотя из-за этого мы всё время отмахивались от ожиданий огромной массы художников: «А где индустрия?» На что я им отвечал и продолжаю отвечать — индустрия всё убивает, всё интересное. По крайней мере, на некоторое время. Потом, поверх индустрии, возможно, опять можно что-то интересное создавать, но…
Ещё одна трагедия русского комикса заключается в том, что деньги и талант ни разу не встретились. Всё время врывались какие-то люди, потрясая пачками денег, с фантастическим дерьмом в голове. А действительно классные проекты, которые могли иметь коммерческий успех, оставались незамеченными. Другая проблема в том, что отечественные комиксисты того времени, обучаясь у французов, в какой-то момент очень легко впали в эйфорию, что непременно надо по 400 евро за страницу получать. Но тут надо чётко различать: для рекламы — да, а для творчества — можно и бесплатно порисовать.
А вообще мне кажется, что сегодня традиционный бумажный комикс уже умер. Понятно, что ничего хоронить я не собираюсь. Кто-то комиксы рисует, а кто-то продолжает их покупать. Но сейчас всё настолько уходит в цифру, что скоро уже сами смартфоны уйдут в цифру. Классический комикс так же не выдерживает конкуренции с цифрой, как, например, масляная живопись. Сейчас комикс начинает выглядеть искусственным ограничением. Круто, конечно, снимать чёрно-белое кино, если ты понимаешь, что и зачем делаешь. Но уже есть цветное кино. Сейчас люди покупают историю, то, как ты умеешь её рассказывать. Конечно, комикс как таковой никуда не денется, но станет продуктом элитарным, для ценителей, как виниловые пластинки.
— Какое у тебя самое приятное и яркое воспоминание от фестиваля «КомМиссия» осталось?
— Хороших вещей было много. Но самым ярким, наверное, была финальная тусовка художников у меня дома. Когда мы сидели друг у друга на головах и весело общались. И ещё, пожалуй, первый фестиваль в Зверевском центре зимой 2002 года, когда я, как всегда, опаздывал на официальное открытие, потому что надо было успеть ещё кучу дел сделать. И мы с пачками каталогов фестиваля врываемся — а мы ещё падали по дороге, было скользко — и думаем: никто не придёт по такому льду. И мы такие входим — а там нароодуу! Не протолкнуться. 16 телекамер, все орут, весело!
Оставьте первый комментарий