© Ольга Ландер
У киношников есть жаргонное выражение: «кино в сапогах». То есть фильмы о Великой Отечественной войне. И как всякий жаргонизм, этот грубо, но честно констатирует: тема ВОВ даже в своих вещных деталях — путешествие в уже очень сильно «позавчера». Масса новейших фильмов и сериалов выработала некий канон, набор штампов — «как надо изображать-раскрывать тему ВОВ». Но правду лучше бы узнавать из первых рук. Вот почему сегодня я расскажу о нескольких книгах, в большинстве написанных участниками войны, а также о самых острых романах и повестях наших дней на тему, которая напоминает нам, что наша страна в прошедшем веке отстояла право стать сверхдержавой и ни в коем случае не желает об этом забыть.
Правда о Великой Отечественной пришла в литературу в середине «оттепельных» 1950-х годов вместе с так называемой «лейтенантской прозой». Конечно, сперва правда эта была локальной, по условиям суровой советской цензуры «всего» сказать было нельзя, и авторы — вчерашние фронтовики — сосредоточились на психологической и бытовой достоверности.
А это немало! Например, в повести Константина Воробьева «Это мы, Господи!..» есть интересный штришок, явно ведь не придуманный: даже в вонючем лагерном бараке завшивевшие красные командиры обращаются друг к другу на «вы»!.. Похоже это на то, что являет нам экран нынче?
Кстати, удивительна судьба этого произведения и её автора. Написал повесть 25-летний человек, написал в 1943 году в подполье. Написал о только что им пережитом и, пожалуй, о самом тяжелом и горьком, что могло выпасть на долю нашего бойца на войне: о нахождении в немецком плену. Воробьев попал в плен и дважды, как и герой повести лейтенант Сергей Костров, бежал. Правда, во второй раз Воробьеву повезло больше: его не поймали, он ушёл в подполье, организовал партизанский отряд. Свою повесть автор послал в редакцию журнала «Новый мир», где она затерялась и была опубликована лишь в 1986 году — через 11 лет после смерти писателя.
Повесть страшная, как страшны война и неволя. И ещё: здесь очень важен «гул времени», то чисто энергетическое жгущее ощущение точности чувств и мыслей, и быта именно этой эпохи, которое делает произведение как бы репортажем с места события.
Сила слабости и слабость силы — тема сквозная для нашей военной прозы со времен Льва Толстого. Герой повести Булата Окуджавы «Будь здоров, школяр!» (1961) — 17-летний «ботаник», попавший на фронт. Полная лирики и юмора повесть автобиографична. Выделяется она образом главного героя, который просто какой-то «антисолдат» по душевному складу. Здесь тоже будут кровь и потери, первая любовь и постоянная угроза собственной жизни, – всё, как оно и должно быть в книге о войне. И если чем выбивается из общего ряда «лейтенантской прозы» тех лет первый прозаический опыт барда — та это совершенно чёткой установкой на отсутствие всякой пропаганды. Наверное, так — безо всяких идеологических лозунгов и подпорок, лишь как данность смертельной опасности лично себе и своим товарищам – воспринимают войну те, кто оказался на передовой в других войнах, смысл которых был для рядового бойца не так уж и ясен (Афган, Чечня).
Это очень антивоенная повесть и очень она, увы, «сегодняшняя»!
В 1970-е пришло в литературу иное — попытка осмыслить военный опыт в контексте духовных исканий того времени, которое просто не знало, как подвести итоги пережитого и нажитого на фоне ветшавшего советского мифа.
Самое глубокое слово сказано здесь Валентином Распутиным в повести «Живи и помни» (1974). Она начинается как детектив: жительница глухой сибирской деревеньки женщина вдруг узнаёт, что муж её — дезертир. Выдать его или укрыть? Настёна укрывает. Бесплодный до войны брак вдруг приносит долгожданный подарок: Настёна теперь ждет ребенка. «Счастье-то счастье — и какое счастье! — но что с него, если взошло оно в самое неподходящее время?» Односельчане догадываются, что Настёна спозналась с мужем-преступником.
Можно, конечно, согласиться с критиками, которые усмотрели позицию писателя в этих словах: «Всякий ли понимает, как стыдно жить, когда другой на твоем месте сумел бы прожить лучше? Как можно смотреть после этого людям в глаза…» Но Распутин здесь ох как далек от назидательности! Родовое, общее, «роевое» (по Л. Толстому) социальное начало так же беспощадно к отдельному человеку, как и природные слепые стихии. Можно, конечно, сказать, что человек дал слабину, и вот он расплачивается, утаскивая в пучину возмездия других, а можно вспомнить более милосердные и обращенные к каждому в отдельности слова поэта: «И от судеб защиты нет»…
Ключ к пониманию этой повести не под ковриком спрятан, а заброшен, кажется, на морское дно…
Отыщется ли?..
Вообще в 1960—1970-е годы писатели вглядываются в нетипичное, вызывающе негероическое (внешне) и скрыто (а то и открыто) диссиденствуют по отношению к официальному культу памяти о народном подвиге, в котором слишком всё было спрямлено и разложено по полочкам. Знаменитая повесть Василя Быкова «Сотников» почти сразу стала одним из лучших советских фильмов о войне — «Восхождение» (1976) Ларисы Шепитько, но писатель не согласился с режиссёром, которая — да, вот именно всё разложила по полочкам. Итак, два партизана — бывший комбат и бывший старшина Красной Армии — попадают в руки полицаев. В застенке они встречают людей, давших им приют: их тоже на следующий день ждёт петля. Комбат Сотников — он доходяга, да и без вины виноват, обнаружив себя и товарища кашлем. А старшина Рыбак — крестьянский парень, полный сил и жажды жить. И эта жажда выжить во что бы то ни стало играет с ним злую шутку: он переходит к врагу, становится полицаем.
Кто-то видит в противопоставлении интеллигента Сотникова, «человека духа», и насквозь плотского Рыбака заочный спор, который писатель ведет с фадеевским «Разгромом». Замечают здесь и некий пафос жертвенности, сродни кодексу чести японских самураев. Сам автор не торопится выносить приговор героям. «Я взял Сотникова и Рыбака и показал, как оба обречены, хотя оба — полярно противоположные люди, — такова сила обстоятельств. Не скрою, здесь замысел — от экзистенциализма, каким я его представлял». О смысле повести критики спорят по сей день. А толчком для её создания послужила встреча: в конце войны старший лейтенант Быков увидел среди пленных немцев однополчанина, который перешёл к власовцам — собственно, прототип Рыбака. «Коварная судьба заплутавшего на войне человека» поразила его. Через 25 лет, в 1969—1970 гг., появилась эта повесть.
Годы открывали новые грани военной темы. Уже в 60-е в разговор вмешались сатирики. Первым тут стоит роман Владимира Войновича «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Сага о немудрящем лопоухом солдатике Ване Чонкине стала самой зубастой сатирой на военную тему в нашей литературе. Чего стоит лишь эпизод, в котором капитан НКВД Миляга попадает к нашим же, но, приняв их за немцев, не только празднует труса, но и проводит параллели, на которые не всякий антисоветчик и сейчас бы сподобился.
И всё же главная прелесть и уникальность «Чонкина» состоит в народном жизнелюбии и лиризме, где человеческое, душевное прёт, как двужильный лопух, сквозь весь трагический мусор эпохи.
И чем дальше от военных лет, тем литературнее тексты о ней.
Вот, например:
«В канареечно-желтом махровом халате и рваных шлепанцах на босу ногу, шаркающей, но твердой походкой, в узкий коридор своей темной квартиры… вышла навстречу мне миниатюрная курносая женщина с небесно-сияющими очами и короткими волосами цвета соломы. В лице её меня утешала знакомая и нестрашная решительность фронтовички, с каковой одинаково запросто можно живого человека и убить, и спасти».
Узнаёте? Это ж почти булгаковский Пилат! Ему, сложнейшему персонажу «Мастера и Маргариты», шутливо уподобляет свою героиню Михаил Кононов в «скандальном» романе «Голая пионерка».
Почти 10 лет писатель безуспешно пытался пристроить роман в журналы и в издательства, пока он не вышел в в 2001 году в издательстве «Лимбус-Пресс», когда сам автор давно уже жил в Германии. Слишком скользкой оказалась тема, слишком ёрническим — её решение. Только подумайте: героиня повести — девчонка-подросток Маша Мухина. Волей судьбы она оказалась в окопах Великой Отечественной и в объятьях фронтовиков. По-своему Маша невинна: она допускает любую близость, только не поцелуи — от них же дети родятся. И ещё. Во сне, каждую ночь, Мухина вылетает по заданию генерала Зукова (чин и одна буква в фамилии легендарного полководца узнаваемо подчищены) посильно громить фашистских захватчиков.
Ну, что она там себе нагромила и насшибала в дымном небе войны, скажем прямо, описано неотчетливо. А вот что ум с сердцем у Мухиной не в ладу, да и чердак течет, — вернее, как у всякого советского человека, глаза и мозги на слишком разных полках находятся, — вот это заметно! Не верит Муха своим глазам, а верит газетам и радио. Да и как поверить предательницам и паникёрам, бесстыжим зекам, если перед ними оголодавший блокадник свежует девочку или легендарный Зуков собственноручно шлёпает каждого третьего из наших солдат, которые вышли к своим из окружения? Шлёпает, естественно, не по попе, объявляя их дезертирами. Образцово-показательный советский чел Мухина верит, что так надо. Верит Зукову, верит Сталину. И в конце повествования этой чистой душе является Богородица. Конечно, перед нами острая сатира на порядки сталинского Союза, но при этом сатира какая-то трепетно задушевная. Чувствуется: завидует автор душевной цельности и жизненной силе своей героини, а точней её прототипу — реальной фронтовичке Валентине Васильевне.
А теперь о самой «спорной» (с точки зрения некоторых критиков) книге о ВОВ — романе Виктора Астафьева «Прокляты и убиты». Создавая в 1992—1994 гг. эту эпопею, писатель был убежден: всю правду о войне наш народ не хочет помнить и знать. Слишком она страшна, слишком горька и обидна, поэтому так легко массовое сознание заменяет её благообразным мифом. Свою книгу о героях войны он назвал с вызовом, с неприкрытой обидой, упреком. Многие ветераны были возмущены, иные объявили роман Астафьева голимой чернухой. Впрочем, очень многие и поддержали мятежную книгу.
Роман состоит из двух частей. Книга первая — «Чертова яма» — о том, как готовили пополнение, обучая его устарелой шагистике и подвергая испытаниям голодом, холодом, унижениями, словно это не защитники родины, а закоренелые преступники. Книга вторая — «Плацдарм» — рассказывает о том, как сложилась судьба героев первой книги на фронте. Здесь, на Великокриницком плацдарме, на пятачке волжского берега, эти незаметные герои войны проявятся каждый неожиданно даже и для себя.
Астафьев, сам участник войны, безогляден не только в описании героической, кровавой и грязной окопной правды, он постоянно перебивает повествование своими оценками, публицистическими «фэ» — главным образом, советскому строю, большевикам, которые разрушили дорогой его сердцу традиционный уклад русской крестьянской жизни. И в этом смысле роман — очень книга из ранних 90-х.
Не знаю, насколько сейчас убедительна авторская публицистика, но вот характеры и картины, которые создает он рукой мощного художника, блистательный язык, в котором есть место и высокой поэзии, и солёной солдатской шутке, — это да, завораживает.
Чем дальше война, тем свободней писатели в выборе жанра. Петербургский автор Илья Бояшов создаёт нечто фэнтезиподобное «Танкист, или «Белый тигр» (2008). Его герой, погибший на Курской дуге танкист, вдруг оживает и начинает сражаться, да так, что волосы дыбом встают последовательно у романных немцев, романных русских и у реального читателя. Потому как сражается кадавр, да и руководит действиями танкистов тоже вроде труп генерала Рыбалко (хотя известный полководец умер после войны). И вообще формула К. Симонова «Живые и мертвые» воплощена Бояшовым в густое такое действо, где у мертвеца перед живым всегда преимущество: терять-то ему нечего…
Герой романа бессмертный погибший танкист Ванька-Смерть, он же майор Найденов, имеет свою сверхзадачу, ведь дела здесь решаются не только в реальном, но и в мистическом плане. Он охотится за «Белым тигром», этаким воплощением германского духа и духа войны.
Среди совсем свежих произведений на тему ВОВ можно назвать повесть Эдуарда Веркина «Облачный полк» (2014), получившую приз читательских симпатий на конкурсе «Книгуру» и удостоенную других премий, хотя текст, мне кажется, неровный. Герои его — подростки и юноши, оказавшиеся в партизанском отряде. Повесть о героизме, который мечтает о лаврах героя, не ведая, что уже их имеет. Повесть жестокая, хотя порой кажется, что есть в ней нечто от «кино в сапогах» или от какой-то «реконструкции», особенно в первой её половине.
Боль потерь утихает, но не до конца. Она ещё тут и лепит из образов, которых, собственно, не осталось (нет ни одной фотографии ребят из «Облачного полка») новый миф.
Популярность повести говорит, что нашим людям это надо.
Оставьте первый комментарий